Артур Сумароков
Это были счастливые, теплые деньки перед наступлением каникул. Желтое жаркое сдобное солнце растапливало леденцы, мороженое и прочую кондитерскую дребедень в руках несовершеннолетних жителей самой что ни на есть среднестатистической американской провинции, в которой ровным счетом ничего не происходит. Всегда и никогда. Почти не происходит. Трое юнцов с еще не обсохшим на губах молоком в пору своей необдуманной пытливости имели несчастье забрести на заброшенную, заросшую плющом и паутиной, киностудию, где им пришлось узреть воочию, что ужас не только происходит в кино, но и случается, в ещё более извращенной версии, в реальной жизни.
В отношении третьей по счету полнометражной режиссерской работы дуэта французских хоррормейкеров-экстремалов Александра Бустильо и Жюльена Мори, чьи имена в первую очередь ассоциируются с кровавой баней «Мести нерожденному» и готическими изысками «Мертвенно-бледного«, фильма «Среди живущих» 2014 года вполне справедлив расхожий рефрен из одной памятной восьмидесятнической песенки о том, что все это когда-то уже было, было, было, но прошло. Ударившись в третий раз челами о новые жанровые берега, на сей раз достопочтенные французы Бустильо и Мори, одними из последних на исходе второй пятилетки нулевых присоединившиеся к новосформированным веяниям нового французского хоррора со всеми его морфемами ультранасилия и парадигмами бьющего под дых наповал повествовательного реализма с вкраплениями упадочной избыточной философии, в «Среди живущих» обратились к исконным традициям старого-доброго американского молодежного хоррора, взяв для канонической иконописи своей перфекционистской по стилистике кинописи «Кошмар на улице Вязов» Уэса Крейвена, «Хэллоуин» Карпентера и — что гораздо ближе по духу и смыслу — «Оно» Стивена Кинга и Томми Ли Уоллеса, вольной вариацией которого и является этот фильм. Большей частью, хотя и бесхитростно притворяясь оргинальным продуктом авторского нездорового воображения. Характеры центральных персонажей картины едва ли видоизменены в угоду большей аутентичности и они рифмуются с ними же из творения Кинга, хотя местами не сильно очевидно, а мимолетное видение зловещего клоуна служит лишь явственным напоминанием тому, что Александр Бустильо и Жюльен Мори поддались губительному желанию понравиться всем и каждому, забыв о том, что ужас истинный и неподдельный слишком легко погубить в навязчивом копировании чужого, гораздо более значительного авторского почерка. Фильм кажется слишком старательным, чересчур подчеркнуто американизированным, что в итоге просто щадящая вторичность представленной во всей красе кинематографической целлюлозы превращается в тусклый, гнилой пергамент с третьей степенью качества.
Собственно, «Среди живущих», обладая лишь явственной визуальной самодостаточностью, по всем остальным художественным параметрам остается перекроенной очень наспех и в угоду диктату цензуры картиной, уже изначально тонущей в жанровых штампах и слишком нарочито впаянных синефильских цитатах, которые с одной стороны изящно иронизируют над классическим жанром ужасов как таковым, творя постмодернистскую аппликацию, но с другой же стороны этот самый жанр и бессердечно убивают, не оставляя пространства для витиеватого иронического маневра в сюжете, где все подчинено не кровавой кавалькаде, не анархистскому безумию без контроля и пароля, а лишь слабым теням истинного мрака, который не детишек поедает, а сам себя. В конце концов, режиссеры, невнятно путаясь в серпентарии множественных в своей беспредельной отсылочности сюжетных твистах, начинают беззастенчиво копировать и цитировать себя же, впуская в и без того невыразительное синематическое пространство меметично-окровавленную Беатрис Даль, которой в очередной раз суждено сделать с невинными детишками то же, что и они делали с ней еще во чреве. Впрочем, кажется, что персонаж Беатрис Даль — психопатки с тяжелой женской долей, изысканного в своей изощренной садистической брутальности образа-мифа и архетипа — зарифмованный с ее же из «Мести нерожденному», «Мертвенного-бледного» и «Ксилофона» пришел совершенно из иной по духу и природе своей картины. Он чужд, иноприроден, дик и непонятен в этом скроенном по лекалам стандартизированности мире самых банальных ужасов, которые не ужасы вовсе, а детские страшилки в духе «Не боишься ли ты темноты?».
Но такой ход совсем не добавляет «Среди живущих» ощутимой яркости, легкости, свежести, и фильм становится до крайности посредственным образчиком хоррора о хорроре, ведь первоначальное место действия — киностудия -таковым остается вплоть до финала. И центральный антагонист, сверкающий с эксбиционистской частотой необрезанностью собственного перца, отождествляется уже с той степенью авторского, режиссерского самолюбования, от которого есть лишь спасение и утешение в безднах непоколебимого и не продающегося за гроши андеграунда.
