Артур Сумароков
Отправляясь в ночное дежурство в зловещие глубины подземки, будь готов ко всему, даже самому невероятному, невыразимому и просто омерзительному. Отправляясь в ночное дежурство во влажные глубины коллекторов, будучи при этом хрупкой девушкой-полицейским без явного жизненного опыта соприкосновения со всякими нечистями-мерзостями, будь готова к тому, что тебе обязательно встретится кто-то дико подозрительный или просто дикий, скует цепями и ошейником, устроит в дружной компании мертвецов продолжительную оргию, а потом еще и сделает для пущей убедительности главным соучастником всех своих кровавых злодеяний с привкусом необыкновенного каннибализма.
Известный канадский режиссер в таких ныне чрезвычайно актуальных поджанрах ужасов, как трэш, gore и splatter, неровно нервно дышащий в том числе и к переложению на урбанистический лад каннибальских баек из антропологического склепа, небезызвестный в североамериканском андеграунде мистер Райан Николсон, снискавший славу и крайне своеобразного, извращенного и изощренного любителя остросатирических и черноюморных выпадов в сторону современной молодежи в целом и женской части населения в частности в таких своих картинах, как «Запытанный», «Живая еда«, «Вешалка», «Голодовка» и «Большие шары», после очередного беспробудного ночного кошмара, которые всегда были для Николсона питательным источником его сатанинского вдохновения, решил создать эдакий «наш ответ Чемберлену», то есть всем хоррорам об ужасах подземелий, как-от «Спуск» и «Полуночный экспресс», которым в свою очередь стала его картина 2014 года «Ошейник», с весьма ощутимым успехом прогремевшая на Monster Fest Perth, 2300 plan 9 les etranges nuits du cinema film Festival и Slaughter In Syracuse Underground Horror Fest.
И на первый беглый взгляд кажется, что в общем-то Николсон в «Ошейнике» ничего кардинально нового в безыскусную жанровую диалектику не добавил, препарировав крайне одномерный сюжет по точно таким же, одномерным лекалам, и творя на экране сугубо постмодернистскую байку о хорошей копше-новичке и плохом подземном садисте-каннибале с пристрастиями доморощенного бомжеватого Кристиана Грея, которому вздумалось не вздуть, но вдуть невинность на дыбы и дыбу, посвятив к тому же ее во все прелести-мерзости своего увлекательного дома подземных ужасов. Так сказать, передать свой натруженный напиленный опыт будущим поколениям, чтоб запомниться эдак на века в памяти будущих предков. Если он их, естественно, не успеет укокошить и поджарить еще в материнских чревах. Сюжет довольно очевиден, предсказуем даже, не говоря уже о том, что каждый новый поворот, за которым мотор не ревет, но вопит пила, все больше стремится увести фильм из темных лесов истинного, неподдельного ужаса, в густые болота тотальной невменяемости, абсурдистского абсолютизма, инфернального гротеска, преисполненного фатальной визуальной избыточности, которой срочно требуется определенная подбривка, некая синтетическая выхолощенность.
Однако Райан Николсон не был бы Райаном Николсоном, и «Ошейник», резво начавшись по всем заветам старого-доброго бессмысленного и беспощадного олдскула и так же завершившись, не без дополнительных оттенков наяристого и напористого в своей агрессивной псевдореалистичности псевдоснаффа, в своей уютной беззаботной кинематографической середине продолжается уже не как имморалистский гиньоль, призванный лишь шокировать самых нестойких, а как вполне внятная история о том, что даже садисты-маньяки-каннибалы это тоже, в принципе, люди, которых можно и нужно понять. Хотя бы попытаться, ведь в конце концов и наш бородатый детина-содомит был когда-то нормальным, здоровым и стойким по отношению ко всякого рода искушениям и извращениям, а мизогиником со странными пищевыми пристрастиями стал оттого, что на него самого однажды накинули ошейник принципов, рамок и умозрительных норм. Свобода воли в цепях — новорожденный кровавый демон, таящийся во глубине подземелий разума, на воле. Ошейник становится тем ярким символом покорения и послушания, превращения нормального человека в животное, укрощенную собачку, который кроваво-красной, почти багряной нитью проходит через весь безумный мир фильма Райана Николсона.
Ошейник как удобная метафора укрощения, обратимого процесса эволюции, в зловещем и очень неметафорическом, нарочито материальном мире фильма, сотканного из боли, крови, слез, соплей, унижений, собранного аки сатанинский конструктор псевдобытия из частей человеческих тел, начертанных мелом и кровью сигм и стигм, окрапленных слезами восковых свечей, разбросанных в контролируемом хаосе, который и есть тем порядком, по заветам которого придется ныне жить той, кому довелось увидеть Ад и его главного Властителя порочных дум и выпотрошенных для поджарки сердец.
